1.4. Естествознание и математика
Вряд ли вызывает сомнение утверждение: математика нужна всем вне зависимости от рода занятий и профессии. Однако разным людям необходима и различная математика: для продавца, может быть, достаточно знаний простейших арифметических операций, а для истинного естествоиспытателя обязательно нужны глубокие знания современной математики – только на их основе возможно открытие законов природы и познание ее гармонического развития. Потребность изучения математики в большинстве случаев обусловливается практической деятельностью и стремлением человека познать окружающий мир. Иногда к познанию математики влекут и субъективные побуждения. Об одном из них Луций Анней Сенека (4 в. до н. э.), римский писатель и философ, писал: «Александр, царь Македонский, принялся изучать геометрию, – несчастный! – только с тем, чтобы узнать, как мала земля, чью ничтожную часть он захватил. Несчастным я называю его потому, что он должен был понять ложность своего прозвища, ибо можно ли быть великим на ничтожном пространстве».
Возникает вопрос: может ли серьезный естествоиспытатель обойтись без глубокого познания премудростей математики? Ответ несколько неожиданный: да, может. Однако к нему следует добавить: только в исключительном случае. И вот подтверждающий пример. Чарлз Дарвин, обобщая результаты собственных наблюдений и достижения современной ему биологии, вскрыл основные факторы эволюции органического мира. Причем он сделал это, не опираясь на хорошо разработанный к тому времени математический аппарат, хотя и высоко ценил математику:
«...В последние годы я глубоко сожалел, что не успел ознакомиться с математикой, по крайней мере настолько, чтобы понимать что-либо в ее великих руководящих началах; так, усвоившие их производят впечатление людей, обладающих одним органом чувств более, чем простые смертные».
Кто знает – может быть, обладание математическим чувством позволило бы Дарвину внести еще больший вклад в познание гармонии природы.
Известно, что еще в древние времена математике придавалось большое значение. Девиз первой академии – платоновской Академии – «Не знающие математики сюда не входят» – ярко свидетельствует о том, насколько высоко ценили математику на заре развития науки, хотя в те времена основным предметом науки была философия. Академия Платона (428/427– 348/347 до н. э.), одного из основоположников древнегреческой философии, – первая философская школа, имевшая на первый взгляд весьма косвенное отношение к математике.
Простейшие в современном понимании математические начала, включающие элементарный арифметический счет и простейшие геометрические измерения, служат отправной точкой естествознания. «Тот, кто хочет решить вопросы естественных наук без помощи математики, ставит неразрешимую задачу. Следует измерять то, что измеримо, и делать измеримым то, что таковым не является», – утверждал выдающийся итальянский физик и астроном, один из основоположников естествознания Галилео Галилей (1564–1642). В своем произведении «Пробирных дел мастер» (1623) он аргументировано противопоставлял произвольные «философские» рассуждения единственно истинной натуральной философии, доступной лишь знающим математику: «Философия написана в величественной книге (я имею ввиду Вселенную), которая постоянно открыта нашему взору, но понять ее может лишь тот, кто сначала научится постигать ее язык и толковать знаки, которыми она написана. Написана она на языке математики, и знаки ее – треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту».
Каково же мнение по этому вопросу философов? Ограничимся лишь высказыванием выдающегося немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804). Развивая философскую мысль Галилея в «Метафизических началах естествознания», он сказал: «В любом частном учении о природе можно найти науку в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней математики... Чистая философия природы вообще, т. е. такая, которая исследует лишь то, что составляет понятие природы вообще, хотя и возможна без математики, но чистое учение о природе, касающееся определенных природных вещей (учение о телах и учение о душе), возможно лишь посредством математики; и так как во всяком учении о природе имеется науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней априорного познания, то учение будет содержать науку в собственном смысле лишь в той мере, в какой может быть применена в ней математика».
Большинство теорий различных отраслей современного естествознания основаны на математическом описании строгой логической структурой. Рассмотрим характерный пример анализа логической структуры доказательства, позволяющего сделать правильный вывод, даже не обращаясь к эксперименту как необходимому элементу естественно-научной истины. Доказательство касается того, что все тела падают с одинаковой скоростью. Оно изложено Галилеем в книге «Беседы и математические доказательства, касающиеся новых отраслей науки» (1638). Опровергая утверждение Аристотеля о том, что более тяжелые тела падают с большей скоростью, чем легкие (что в то время было актом огромного мужества), Галилей приводит следующее рассуждение. Допустим, Аристотель прав, и более тяжелое тело падает быстрее. Скрепим два тела – легкое и тяжелое. Тяжелое тело, стремясь падать быстрей, будет ускорять легкое, а легкое, стремясь двигаться медленнее тяжелого, будет его тормозить. Поэтому скрепленное тело будет двигаться с промежуточной скоростью. Но оно тяжелее, чем каждая из его частей, и должно двигаться не с промежуточной скоростью, а со скоростью большей, чем скорость более тяжелой его части. Возникло противоречие, и, значит, исходное предположение неверно.
Приведенный пример иллюстрирует, насколько сильна логика рассуждений, присущая, как правило, математическому доказательству. Однако это не означает, что следует ограничиваться только подобного рода доказательствами.
Выдающийся английский физик, создатель классической электродинамики и один из основоположников статистической физики Джеймс Клерк Максвелл (1831–1879) считал, что «следуя (только) математическому методу, мы совершенно теряем из виду объясняемые явления, и поэтому не можем прийти к более широкому представлению об их внутренней связи, хотя и можем предвычислить следствия из данных законов. С другой стороны, останавливаясь на физической гипотезе, мы уже смотрим на явление как бы через цветные очки и становимся склонными к той слепоте по отношению к фактам и поспешности в допущениях, которые способствуют односторонним объяснениям».
При этом он подчеркивал важность физического образа того или иного явления: «Мы должны найти такой прием исследования, при котором мы могли бы сопровождать каждый свой шаг ясным физическим изображением явления, не связывая себя в то же время какой-нибудь определенной теорией, из которой заимствован этот образ... Для составления физических представлений следует освоиться с физическими аналогиями, под которыми я разумею то частное сходство между законами в двух каких-нибудь областях явлений, благодаря которому одна область является иллюстрацией для другой».
Приведенные высказывания Максвелла убеждают: только при всестороннем глубоком изучении объектов и явлений возможно познание гармонии природы, породившей человеческий разум. Однако существует ли гармония вне разума? Однозначный ответ на данный философский вопрос дал известный ученый Анри Пуанкаре, профессионально владеющий не только философией, но и математикой и физикой, что придает его высказыванию особую ценность, и тем более, что речь идет о таком неисчерпаемом предмете рассуждений, как гармония природы в математическом понимании. Как бы ни относились рьяные материалисты к высказыванию авторитетного мыслителя Пуанкаре, вряд ли им удастся аргументировано опровергнуть наделенные глубокой мыслью его слова: «Но та гармония, которую человеческий разум полагает открыть в природе, существует ли она вне человеческого разума? Без сомнения – нет; невозможна реальность, которая была бы полностью не зависима от ума, постигающего ее, видящего, чувствующего ее. Такой внешний мир, если бы даже он и существовал, никогда не был бы нам доступен. Но то, что мы называем объективной реальностью, в конечном счете, есть то, что общо нескольким мыслящим существам и могло бы быть общо всем. Этой общею стороной, как мы увидим, может быть только гармония, выражающаяся математическими законами. Следовательно, именно эта гармония и есть объективная реальность, единственная истина, которой мы можем достигнуть; а если я прибавлю, что универсальная гармония мира есть источник всякой красоты, то будет понятно, как мы должны ценить те медленные и тяжелые шаги вперед, которые мало-помалу открывают ее нам...
Нам скажут, что наука есть лишь классификация и что классификация не может быть верною, а только удобною. Но это верно, что она удобна; верно, что она является такой не только для меня, но и для всех людей; верно, что это не может быть плодом случайности.
В итоге единственной объективной реальностью являются отношения вещей, отношения, из которых вытекает мировая гармония. Без сомнения, эти отношения, эта гармония не могли бы быть восприняты вне связи с умом, который их воспринимает или чувствует. Тем не менее, они объективны, потому что общие и останутся общими для всех мыслящих существ».
1.5. Развитие естествознания и антинаучные тенденции
Темпы развития
С течением времени и особенно в конце последнего столетия наблюдается изменение функций науки, и в первую очередь – естествознания. Если раньше основная функция науки заключалась в описании, систематизации и объяснении исследуемых объектов, то сейчас наука становится неотъемлемой частью производственной деятельности человека, в результате чего современное производство – будь то выпуск сложнейшей космической техники, современных супер- и персональных компьютеров или высококачественной аудио- и видеоаппаратуры – приобретает наукоемкий характер. Происходит сращивание научной и производственно-технической деятельности. Появляются крупные научно-производственные объединения – межотраслевые научно-технические комплексы «наука – техника – производство», в которых науке принадлежит ведущая роль. Именно в таких комплексах были созданы первые космические системы, первые атомные электростанции и многое другое, что составляет наивысшие достижения науки и техники.
В последнее время многие ученые считают, что наука – производительная сила; при этом имеется в виду прежде всего естествознание. Хотя наука и не производит непосредственно материальную продукцию, но всем понятно, что в основе производства любой продукции лежат научные разработки. Поэтому, когда говорят о науке как о производительной силе, принимают во внимание не конечную продукцию того или иного производства, а ту научную информацию – своего рода продукцию, – на базе которой организуется и реализуется производство материальных ценностей.
Учитывая такой важный показатель, как количество научной информации, можно сделать не только качественную, но и количественную оценку временного изменения данного показателя и таким образом определить закономерность развития науки.
Результаты количественного анализа показывали, что темп развития науки, как в целом, так и для таких отраслей естествознания, как физика, биология и т. п., а также для математики характеризуется приростом научной продукции на 5–7 % в год на протяжении последних 300 лет. При анализе учитывались конкретные показатели: число научных статей, изобретений и т. д. Такой темп развития науки можно охарактеризовать и по-другому. За каждые 15 лет (половина средней разницы в возрасте между родителями и детьми) объем научной продукции возрастает в е раз (е =2,72 – основание натуральных логарифмов). Это утверждение составляет сущность закономерности экспоненциального развития науки.
Из данной закономерности вытекают следующие выводы. За каждые 60 лет научная продукция увеличивается примерно в 50 раз. За последние 30 лет такой продукции создано приблизительно в 6,4 раза больше, чем за всю историю человечества. В этой связи к многочисленным характеристикам XX в. вполне оправдано можно добавить еще одну – «век науки».
Что касается развития отечественной науки, то представляют интерес следующие цифры. В 1913г. в России было не более 12 тыс. научных сотрудников.
К 1976 г. их численность в СССР составила около 1,2 млн., т. е. за 63 года выросла в 100 раз.
Большое внимание развитию науки уделял академик В.И. Вернадский (1863–1945), выдающийся ученый, автор многих основополагающих работ в различных отраслях естествознания, а также известных трудов по философии естествознания. В своей книге «Научная мысль как планетное учение» он писал: «Материальная, реально непрерывная связанность человечества, его культура неуклонно и быстро углубляется и усиливается. Общение становится все интенсивнее и разнообразнее и постоянее... Увеличение вселенскости, спаянности всех человеческих обществ непрерывно растет и становится заметным в немногие годы, чуть не ежегодно. Научная мысль – единая для всех, и та же научная методика, единая для всех, сейчас охватила все человечество, распространилось во всей биосфере, превращает ее в ноосферу. Это новое явление, которое придает особое значение наблюдаемому сейчас росту науки, взрыву научного творчества... В XX веке оно под влиянием интенсивного роста научной мысли выдвинуло на первое место прикладное значение науки как в общежитии, так и на каждом шагу: в частной, в личной и коллективной жизни. Государственная жизнь во всем ее проявлении охватывается научным мышлением в небывалой раньше степени. Наука ее захватывает все больше и больше».
Совершенно очевидно, что в пределах рассмотренных показателей (их, конечно, нельзя считать исчерпывающими характеристиками для сложной проблемы развития науки) экспоненциальное развитие науки не может продолжаться сравнительно долго, иначе в ближайшем будущем все население земного шара превратилось бы в научных сотрудников. При этом следует иметь в виду, что не каждый исследователь вносит существенный вклад в подлинную науку и даже в большом числе научных публикаций содержится сравнительно небольшое количество по-настоящему ценной научной информации. Дальнейшее развитие науки будет продолжаться и в будущем, но не за счет экстенсивного роста числа научных сотрудников и числа производимых ими научных публикаций, а за счет привлечения прогрессивных методов и технологий исследования, а также повышения качества научной работы.
Антинаучные тенденции
С тех пор, как человечество обрело способность излагать мысли и передавать опыт познания окружающего мира, между знанием и незнанием образовалась промежуточная область, в которой всегда находилось место для описания загадочных действий колдунов, предсказаний астрологов, неопознанных летающих объектов (НЛО) и многого другого, что составляет предмет «альтернативной науки». В наше время, когда Россия и страны бывшего Советского Союза переживают глубокий экономический кризис, захлестнувший науку, когда существенно сократилось финансирование научных исследований, резко уменьшились тиражи научных, учебных и научно-популярных изданий, когда нет средств на приобретение научных журналов и книг, наблюдается небывалый рост публикаций (не только в газетах, но нередко и в научных изданиях) о колдунах, астрологах, парапсихологах, НЛО и т. п., т. е. появился мощный поток антинаучной и антитехнологической информации. Значительно возрос интерес к сверхъестественному, к отрицанию завоеваний разума и ко множеству негативных проявлений иррациональности и мистицизма. Такие симптомы – характерные признаки общества с нездоровой экономикой – указывают на весьма опасные устремления в обществе, которое до недавнего времени считало себя приверженным науке, рациональным и как бы основанном на «научных» принципах.
На пути естественно-научного познания законов и явлений природы возможны два ошибочных подхода. В первом из них отрицается все ранее известное и предлагаются новые теории, которые, по мнению авторов, способны наиболее полно и правильно описать исследуемый объект. С таким подходом вряд ли можно полностью согласиться: в процессе развития науки, как правило, отвергается и заменяется чем-то новым далеко не все. Обычную систему научных понятий расширяют, выдвигают более общие теории. При этом подразумевается: все то, что мы знали раньше, – только часть того, что мы знаем теперь. Например, классическая механика Ньютона верна, но только для сравнительно медленных движений, т. е. для скоростей, значительно меньших скорости света в вакууме. Таким образом, ее место уточнено, но она не отвергнута, не выброшена, не забыта и не объявлена шарлатанством.
Во втором подходе к познанию законов окружающего мира нет полного отрицания того, что известно, но предлагаемые идеи рассматриваются в совершено другой плоскости. Преимущественно такой подход и приводит к антинаучным тенденциям, которые активизируются в последнее время и являются одним из многих следствий безысходности и разочарованности людей во всем происходящем.
Наука и антинаучные тенденции сосуществуют с древних времен. Наука с тех пор неузнаваемо изменилась: открыты новые законы, появилось множество методов и теорий, подтверждающихся практикой, а околонаучные представления остались на прежнем уровне.
Благодатная почва для околонаучных представлений возникает и в том случае, когда гипотеза принимается за истинную теорию, которая якобы легко доказывается экспериментом, пока еще никем не проведенным. Причем нередко наблюдается пренебрежение экспериментальным доказательством либо предполагается, что его должен провести кто-то другой. И здесь нельзя не согласиться с немецким писателем и философом И.В. Гёте (1749–1832): «Гипотеза нужна, как нужны леса для постройки зданий, но плохо, если леса принимаются за построенное здание».
В истории науки Нового времени, в идеях Коперника и Везалия, Кеплера и Галилея, Декарта и Бэкона, в утверждении научного метода, опыта над силой авторитета прослеживаются начала современного рационального мышления. Блестящим примером тому служит классическая физика, подлинным триумфом которой стала небесная механика Солнечной системы – быть может, самое яркое событие в истории развития знаний человека за все времена. Со всех точек зрения это было время великой перестройки Европы, время раскола, реформации. В ту эпоху потрясений и смуты одновременно с расцветом науки с невероятной силой расцвели и суеверия. Только в Европе в XVII в., по достоверным данным, заживо сожгли или утопили не менее 50 тыс. «ведьм». Кеплеру с немалым риском для себя удалось спасти мать от костра. Так Европа прощалась с тысячелетием средневековой идеологии. В меньшем масштабе подобные симптомы мы видим в «месмеризме» – идее животного магнетизма – в канун революции во Франции, в спиритизме – мистической практике общения с душами умерших, «научных» суевериях и распутинщине перед потрясениями XX в.
Суеверия, культы и мистика с поразительной неизбежностью возникали и возникают во время кризиса в обществе. Сегодня это – парапсихология и экстрасенсы, ясновиденье и астрология, снежные люди и летающие тарелки. Удивление вызывает поразительный интерес ко всему неочевидному и невероятному. Именно такой интерес становится индикатором неустроенности общества, свидетельствует об уходе от действительности, о потере смысла и цели жизни как обществом, так и отдельной личностью.
Особый счет следует предъявить средствам массовой информации. В странах бывшего Советского Союза продуктом гласности стало раскрепощение общественного сознания, в котором по существу произошли глубокие и плодотворные перемены. Однако наряду с исключительно важными и принципиально значимыми переменами оказались развязанными силы потустороннего и мистического, силы, которые долгие годы сдерживались как мощью власти и прямой цензурой, так и верой в правоту официальной линии.
На все происходящее можно взглянуть и с другой стороны. По сути дела происходит смена одной системы мифов другими, которые по-прежнему отражают лишь альтернативное мифологическое мышление. Отступление к мифологическому мышлению, некритическому восприятию наблюдаемых явлений никоим образом не означают создание какой-то новой альтернативной науки, системы знаний, отличных от знаний, сложившихся в процессе длительного развития мировой науки. Мы видели печальные результаты такого опыта в биологии при утверждении так называемого учения Т. Лысенко, насаждавшегося уже политическими методами. К сожалению, опасность подобного рода событий не исключена и сегодня. Хотелось иметь уверенность в том, что наука в итоге устоит в борьбе со всеми, кто посягнет на ее завоевания.
В отношении анти- и псевдонаучной практики всегда поражает не столько полная безграмотность, сколько пренебрежение основами научного метода. Более того, самые рьяные «новаторы» отрицают сам метод науки. Поразительна та легкость, с какой отбрасываются не только многолетний опыт науки, но и элементарные требования логики, и здравого смысла.
В то же время, многие учения с целью создания авторитета называются наукой. Таковы, например, научная астрология и научный коммунизм. Состояние методологической культуры многих представителей отечественной научной и технической интеллигенции, несомненно, связано с общим кризисом, постигшим нашу официальную философию, науку и идеологию, да и культуру в целом.
В настоящее время широко распространилось увлечение культами и верованиями, в основном восточного толка, с поразительным упорством насаждающееся среди молодежи и интеллигенции, особенно той, которой не хватает культуры и образованности. Поэтому так удивляет отсутствие (за редким исключением) аргументированной критики всего происходящего со стороны настоящей интеллигенции и серьезных изданий.
Глубокий интерес к неизвестному, будь то наше личное будущее или поведение далеких миров, вел человечество по пути великих открытий. Мы не можем винить людей в том, что такие истинно человеческие мотивы поведения иногда приводили к ошибочным положениям и никогда не были столь прямыми и последовательными, как в дальнейшем представляется логическому уму и холодному рассудку. Но сегодня, более чем когда бы то ни было, мы должны уделять внимание распространению и укреплению научных представлений о мире и о себе, видя в фундаментальных научных знаниях основную базу для формирования мировоззрения.
1.6. Естествознание и нравственность
Развитие естествознания, науки в целом и нормальное течение жизни общества нуждаются в урегулировании поведения и действий людей посредством не только правовых, но и нравственных норм. Существуют многочисленные и многогранные взаимосвязи естествознания и нравственности как системы социальных норм, регулирующих поведение людей и направленных на сохранение и развитие общества. Ученый-естествоиспытатель, как и любой человек, испытывает двойной контроль: внешний – со стороны государства, социальной группы, общества и внутренний, основанный на развитом чувстве ответственности, совести и нравственном идеале. Человечество с самой своей колыбели выдвигало разные нравственные идеалы: гармоническое единство многообразных интересов людей, единство личного и общественного, царство справедливости, добра, правды и красоты. Эти идеалы изменялись, вступали в противоречие с практической деятельностью людей, обогащались опытом жизни. Наряду с правом в любом обществе действуют так называемые «неписаные законы», которые выражаются в основе правил нравственности – морали.
Естествознание, как и наука в целом, оказывает сильное влияние на мораль, испытывая на себе обратное воздействие. Общество не может не ограничивать научный поиск, если сам поиск или его результаты противоречат нормам нравственности или сложившимся представлениям о гуманности. Вопрос, можно ли запретить постижение истины во имя спасения морали, ответа не имеет. Приоритет истины перед моралью иногда основывается на простом сравнении: мораль относительна и изменчива, а истина абсолютна и вечна. Однако справедливость такого довода весьма сомнительна. Во-первых, любая истина, в том числе и естественно-научная, всегда относительна в силу объективных и субъективных причин. Во-вторых, не всякая истина нужна людям, о чем хорошо сказал немецкий философ А. Шопенгауэр (1788–1860): «Вы превозносите достоверность и точность математики, но зачем мне с достоверностью знать то, что мне знать не нужно?»
До сих пор так или иначе ставятся под сомнение или ограничиваются некоторые виды этнографических исследований, эксперименты над человеческими зародышами и многое другое. Продолжают бунтовать противники вивисекции – операции на живом животном с целью изучения функций организма, действия на него различных препаратов, разработки новых методов лечения и т. п. До сих пор спорят, нравственна ли пересадка органов.
Остается спорной правомерность евгеники – учения о наследственном здоровье человека и путях его улучшения. Прогрессивные ученые ставили перед евгеникой вполне гуманные цели. Их намерения были благими. Однако идеи евгеники использовались и для оправдания расизма. Некоторые проблемы евгеники, в частности лечение наследственных заболеваний, в последнее время ученые пытаются решить с применением методов генной инженерии и в рамках медицинской генетики. В этой связи и особенно с проведенными экспериментами по клонированию млекопитающих интерес к евгенике возрос.
Создатели евгеники исходили из того, что все люди несовершенны. Уже в раннем возрасте можно заметить – одни дети одарены здоровьем, но природа «отдохнула» на интеллекте, другие не могут похвастаться физической красотой и крепостью, но опережают сверстников в умственном развитии, третьи – хорошо успевают и в школе, и в спортивной секции, но вот характер не сахар... И таким комбинациям нет числа. Эта закономерность нашла отражение даже в пословицах и поговорках («Сила есть – ума не надо» и тому подобных). А сказок о глупых красавицах и умных дурнушках просто не счесть. Поэтому когда встречается человек, сочетающий в себе и красоту, и силу, и интеллект, и нравственность,– он кажется каким-то чудом природы. У окружающих такие люди вызывают разные чувства – у кого восхищение, а у кого и зависть. А вот ученые уже много лет назад стали задумываться о том, каким образом, в силу каких причин появляются на свет такие редкие, всесторонне одаренные люди. И нельзя ли сделать так, чтобы их в человеческом обществе становилось все больше и больше? Как изменилась бы жизнь вокруг...
Первый, кто поставил перед собой этот вопрос, был английский психолог и антрополог Фрэнсис Гальтон (1822–1911) – двоюродный брат Чарлза Дарвина. Аристократ по происхождению, Гальтон занялся изучением родословных прославленных аристократических семейств Англии. Его задача была ничуть не проще поисков философского камня – он пытался установить закономерности наследования таланта, интеллектуальной одаренности, физического совершенства. Гальтон считал, что если для получения новой породы необходим отбор лучших животных-производителей, то тех же результатов можно добиться и целенаправленным отбором семейных пар. Лучшие должны выбирать лучших, чтобы в результате рождались здоровые, красивые, одаренные дети. Гальтон предлагал создавать особые условия для «размножения генов» выдающихся людей из аристократических семей. Таково начало евгеники.
Однако любой селекционер знает: чтобы создать новую породу с улучшенными свойствами, нужно выбраковать примерно 95% животных. Худшие не должны участвовать в размножении – таков принцип любого отбора. И вот тут евгеника напрямую сталкивается с неразрешимыми проблемами, лежащими в области человеческой этики и морали.
Как бы ни были гуманны побудительные мотивы евгеники – сделать человечество более здоровым, красивым, одаренным и, в конечном счете, более счастливым, – в самой ее сути есть какой то изъян. Она не вписывается в сложную структуру человеческого общества, сотканного из противоречий не только биологических, но и юридических, социальных, психологических, религиозных.
Ведь всякое усовершенствование так или иначе начинается с разделения на плохое и хорошее, жизнеспособное и слабое, талантливое и бездарное. Разделение – а потом отбор, выбраковка не отвечающих тем или иным требованиям вариантов. На уровне человеческого общества такой отбор неизбежно означает дискриминацию.
С точки зрения чистой науки евгеника в своих посылках тоже содержит изъяны. Например, ее основная задача – изменение соотношения вредных и полезных признаков в сторону полезных. В самом деле, в некоторых случаях можно сказать, что есть «вредные» разновидности генов и «полезные». Однако по самым оптимистическим подсчетам генетиков, за 200–300 лет можно было бы увеличить число «полезных» генов в человеческой популяции всего лишь на сотые доли процента.
Бесполезность отбраковки «вредных» генов показали и эксперименты нацистов: в свое время в фашистской Германии были практически уничтожены психические больные, и сначала действительно рождалось меньше детей с отклонениями. Но прошло 40–50 лет, и сейчас процент психических больных в Германии такой же, какой был раньше.
Другой камень преткновения – евгеника пытается контролировать сложные поведенческие признаки людей, интеллект и одаренность, которые определяются большим числом генов. Характер их наследования очень сложен. К тому же в развитии таланта и интеллекта большую роль играют культура, язык, условия воспитания. Все это передается ребенку не через гены, а с помощью общения с близкими людьми и учителями.
Вне всякого сомнения, задачи евгеники остаются благородными. Основная дискуссия идет вокруг способов их решения. Возможно, что с развитием генной инженерии сложнейшая задача улучшения наследственного здоровья, человека будет решена приемлемыми и вполне цивилизованными методами.
В обществе, в котором преобладают люди с рациональным, практическим складом ума, наука развивается иначе, чем в обществе, где больше идеалистов и романтиков и где запрещающие барьеры носят национальный, этнический или сословный характер.
Влияние естествознания на мораль в обществе всегда было огромно, однако в нем никогда не было единого мнения в вопросе об оценке такого влияния. С одной стороны, расширение горизонтов знания, разрушение унизительных предрассудков, обеспечение доступа к естественно-научным и культурным ценностям – все это имеет положительный нравственный оттенок. С другой стороны, главный полигон испытания материализованных идей естествознания с древних времен до наших дней – поле военных действий, что побуждает видеть в науке воплощение зла и безнравственности.
Еще в недалеком прошлом многие сторонники науки надеялись, что она способна решить и нравственные проблемы. Но теперь, кажется понятно, что из науки и особенно из естествознания трудно извлечь правила о том, как надо и не надо поступать.
Известно, во многих странах большинство передовых естественно-научных достижений идет на создание новой военной техники, в том числе и средств массового поражения, рассчитанных на безнравственные действия – уничтожение людей. При этом считается, что ученые и инженеры-разработчики создают новый вид оружия для оборонительных целей. Но применение оружия в любом случае приводит к гибели людей, часто безвинных. Виноваты ли и несут ли моральную ответственность ученые-естествоиспытатели, научные разработки которых служат базой для создания оружия? Или основную ответственность несут те, кто применял оружие и давал команду на его применение ради наживы либо удовлетворения своих эгоистических потребностей обладать еще большей властью? Данные вопросы, волновавшие людей еще с древних времен, включают целый комплекс правовых и нравственных проблем, решение которых зависит от политических, социальных и других условий, а также в большей степени от того, для каких целей применялось оружие. Перед ученым всегда ставилась вполне благородная задача – создавать эффективное оружие для защиты государства. Ученые-естествоиспытатели всегда выступали с гуманной мирной инициативой. В качестве примера можно назвать Пагуошское движение ученых за мир, разоружение, международную безопасность и научное сотрудничество. Такое общественное движение сформировалось в 1955г. по инициативе крупных ученых: физиков А. Эйнштейна, Ф. Жолио-Кюри и философа Б. Рассела.
Взаимосвязи и сочетание естествознания как науки о природе и морали как правил нравственности безусловно сложны, и для их научного анализа, по-прежнему, остается огромное поле деятельности. Ясно одно: естествознание вряд ли может претендовать на замещение морали. Ясно и другое: по чужой воле ученым не становятся – настоящим ученым всегда руководит высокий нравственный идеал, ради которого он трудится не покладая рук, ради которого он решает чрезвычайно трудную, но благородную задачу расширения горизонта естественно-научного познания загадочного и постоянно изменяющегося окружающего мира. О таком нравственном идеале написал Пуанкаре в своей книге «Последние мысли»: «Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас; она постоянно дает нам зрелище, обновляемое и всегда более глубокое, позади того великого, что она нам показывает; она заставляет предполагать еще более великое; это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль. Ради этого идеала он станет работать, не торгуя своим трудом и не ожидая никаких из тех грубых вознаграждений, которые являются всем для некоторых людей. И когда бескорыстие станет его привычкой, эта привычка станет следовать за ним всюду; вся жизнь его станет красочной. Тем более, что страсть, вдохновляющая его, есть любовь к истине, а такая любовь не является ли самой моралью?»
1.7. Рациональная и реальная картина мира
Основываясь на научном восприятии мира, многие убеждены, что окружающий мир подвластен рациональному анализу. Для них все явления имеют логическое объяснение, а еще не решенные проблемы решит наука, и то, что сегодня кажется чудом, завтра станет объяснимым и понятным.
В узком смысле слова «моя картина мира», «мое мировоззрение» – это мои собственные представления об окружающем мире, сложившиеся на основе его восприятия моими органами чувств. В широком смысле – это мои накопленные суждения обо всем, что воспринимают мои органы чувств и чем заняты мои мысли. Все это лишь отражение небольшой части видимого окружающего нас мира.
Многие думают об этом примерно так: «Как можно найти место для бесконечных невидимых абстрактных образов в крошечной картине, составленной из наших конкретных опытных представлений? Я доволен своим конечным и ограниченным восприятием мира. Внеземные явления относятся к области утопий и фантазий, и пусть о них думают другие». Перспектива такого замкнутого мировопонимания должна вызывать сомнение хотя бы потому, что всякое конкретное мировоззрение находится в движении. Наши представления о мире постоянно изменяются. Мы говорим о собственном горизонте, который может сужаться либо расширяться. Чтобы раздвинуть рамки наших познаний, имеется множество различных образовательных систем, горы книг, телевидение и т. п.
Многочисленные конкурирующие между собой факторы влияют на наше мировоззрение и в конечном итоге определяют его. Они связаны с социальными, этническими, религиозными, семейными и другими условиями жизни. Мировоззрение человека в значительной степени зависит от того, вырос ли он в деревне или в городе, в горах или на берегу моря, среди богатых и власть имущих или среди бедных и отверженных. Культурное окружение также формирует и представления о мире. Испытал ли он влияние той или иной религии? В каких конкретных условиях живет и работает, как соотносится труд и отдых в его повседневной жизни? Какие традиции определяют его образ жизни, какие праздники и знаменательные даты он отмечает, как складываются взаимоотношения между различными слоями общества и поколениями? Генетические, психологические и многие другие факторы играют тоже очень важную роль. Наряду с комплексом наперед заданных условий, которые в большинстве случаев нельзя изменить, сохраняется возможность принятия самостоятельных, индивидуальных решений. Неповторимость, невоспроизводимость каждой личности определяется в том числе и нашими осознанными, волевыми решениями. Из огромного потока информации каждый выбирает лишь то, что хочет воспринять, и это формирует мировоззрение личности.
Трудно не согласиться с тем, что мы принципиально не в состоянии непосредственно воспринимать мир таким, каким его регистрируют наши глаза и уши: все ощущения органов чувств обрабатываются, оцениваются, фильтруются нашим мозгом и «сплавляются» затем в единую картину.
Осуществляемая мозгом обработка ощущений направлена прежде всего на создание целостного восприятия. Соответственно и наши мыслительные процессы протекают так, чтобы обеспечивалось целостное понимание и вырисовывались осмысленные образы. Каждый знает из собственного опыта, что гораздо легче следить за ходом мыслей, которые нам известны, чем понять и осмыслить совершенно новые идеи. Абсолютно нормально поэтому, что человеку с рациональным мышлением представления о сверхъестественных явлениях или о Боге кажутся немыслимыми и, следовательно, совершенно необоснованными. Попробуем в этой связи найти другой критерий оценки правильности рационального восприятия мира. Приведем характерный пример, который, хотя и представляется нашей рациональной логике абсолютно невозможным, является тем не менее физической реальностью: корпускулярно-волновой дуализм света. Если разделить луч лазера на два луча, то, накладываясь друг на друга, они могут «погаситься» (лучи противофазны), или, наоборот, их интенсивность суммируется (лучи синфазны). Это явление интерференции можно объяснить волновой природой света. Однако свет обладает и корпускулярной природой, которая подтверждается экспериментально. Обе природы света представляются нашей логике взаимоисключающими противоположностями, поскольку ни при каких обстоятельствах два потока частиц, накладываясь друг на друга, не могут погаситься. Двойственная природа света (или, как принято говорить в физике, дуализм света), наглядно показывает, что для понимания природы рационального анализа недостаточно.
Можно говорить о реальности нашего познания окружающего мира при сопоставлении его тем или иным способом с нашими представлениями о нем. «Наше познание реально лишь постольку, поскольку наши идеи сообразны с действительностью вещей», – так считал Джон Локк (1632–1704), известный английский философ.
Каждая эпоха рождает новые знания о природе и новый опыт восприятия окружающего мира и нас самих. Но такие знания и опыт не есть новое мировоззрение. Это лишь шаг, абсолютно необходимый для формирования мировоззрения. Людям необходимы самые разнообразные знания и все то рациональное, что добыто современной наукой, чтобы использовать могущество человека и природы во благо человека.
Человек обладает удивительным феноменом – разумом, благодаря которому он познает окружающий мир, обладает способностью анализировать происходящее и предвидеть некоторые фрагменты будущего, хоть полностью предсказать будущее ему не дано. Но разум не всесилен, и абсолютизация его возможностей крайне опасна. Не менее опасна и абсолютизация естественно-научной истины, которая, подобно миражу, отдаляется по мере приобретения новых знаний и формирования новых эмпирических обобщений. Вот почему мировоззрение никогда нельзя свести к чисто научному, рационалистическому миропредставлению. Такое утверждение не соответствует тем канонам, которые пытались привить нам в недалеком прошлом.
В формировании мировоззрения участвует множество факторов. Это религия, семейные традиции, встречи с людьми, собственная активная деятельность и многое другое. Но в процессе обучения необходимо выделить рациональное ядро мировоззрения, то, что должно быть общим для всех людей, на что человек может надежно опереться в своей практической деятельности. Рациональное начало нельзя смешивать с иррациональным, т. е. с тем, что не является логическим следствием того или иного эмпирического обобщения. Каждый человек живет в своей иррациональной среде, играющей важную роль в его действиях и судьбе. Трудно объяснить иррациональную сущность человека, так она обладает своеобразной спецификой и индивидуальными особенностями, присущими каждому человеку.
Мир человека – это неразрывная связь рационального и иррационального – интуиции, инстинктов, прозрений, нелогичности поведения и т.п. Любые рациональные действия, основанные на эмпирических фактах, всегда сопряжены с иррациональными элементами.
Может быть, иррациональная составляющая мировоззрения дает человеку наибольшую радость, ощущение полноты и прелести жизни. Путь в мир иррационального лежит, в том числе, через познание искусства, художественных литературных ценностей, через музыку и поэзию, которые способны, минуя логику, затрагивать самые глубинные чувства человека.
Задача формирования нового мировоззрения и воспитания человека эпохи ноосферы совсем не безнадежная. Конечно, в каждом человеке заложено некое иррациональное начало. У каждого человека свой собственный внутренний духовный мир, который не возникает сам по себе. И если люди хотят сохранить себя, свой род, природу и все то, что накоплено человечеством за тысячелетия, им необходимо не только знать основы современного естествознания, но и научиться воспринимать те символы красоты, которыми богата сама природа и которые создает человек.
1.8. Естественно-научные и религиозные знания
|
